Инга Романенко
Побуждение написать эту книгу появилось очень давно. Все началось с гибели нашего сына в 2007 году. Наш пастор Билл Линч организовал для нас поездку в США для восстановления после той страшной аварии, в которой погиб наш еще не родившийся сын, наши две дочери получили тяжелые травмы, а мы с мужем чудом выжили.
Именно там, в США, я впервые поняла, что на нашем постсоветском пространстве совершенно по–другому воспринимают смерть, и совершенно не знают, что делать с человеком, который потерял близких, с теми, кто находится в скорби.
Я очень благодарна пастору Биллу и Джонни Линч, Джо и Арт Бокс, Рику и Вал Баузер и Карен Лайл за то, что они в то тяжелое для нас время организовали и оплатили наше пребывание и восстановление в США. Также благодарна Рику и Вал Баузер, которые открыли для нас свой дом, и которые служили нам всеми знаниями о внутреннем исцелении и консультировании, которые у них есть.
Благодаря проведенному в США времени, полученным молитвам и консультациям мы вернулись домой восстановленными, хотя многие говорили, что после пережитой нами аварии, мы вряд ли вернемся к служению. Ведь все произошло во время возвращения домой после инкаунтера для молодежи. Но когда Бог восстанавливает, ты поднимаешься в новой силе. И эта книга—плод победы Господа Иисуса Христа над смертью. Это проявленная и пережитая нами Истина, освободившая нас от боли утраты.
Внутреннее исцеление—это реальность. Боль, которую мы чувствуем, только частично связана с самим трагическим событием. Большая часть боли исходит от лжи, в которую мы поверили из–за произошедшего. Именно об этом эта книга.
В этой книге я расскажу две истории. За обеими историями стоит очень много горя, скорби, слез и сожалений. Но сегодня я могу не только говорить об этом без боли, в моем сердце поселилась надежда и утешение от Святого Духа. Я многому научилась, пройдя через горе, боль и отчаяние. Сегодня я хочу протянуть руку тем, кто не знает, как пережить боль от утраты близкого человека и помочь перейти на другую сторону. Это не было легко, и я никогда не скажу, что я хотела бы еще раз пройти этот путь. Но опыт, который я приобрела—бесценен. Этим я и хочу с вами поделиться.
Моя сестра Оля была младше меня на 1,5 года, и мы очень дружили. Это было мое второе «я». Оля всегда и во всем мне полностью доверяла, я была для нее примером и лидером. Помню, как мы пели в детстве, когда мне было 3, а ей 1,5 года. Я пела: «Пусть бегут неуклюже…»,—Оля успевала только допевать окончания: «-юже!»—«…вода по асфальту рекой…»—Оля допевала: «-ой!» Причем делала она это с энтузиазмом и выкрикивала в конце, как будто подтверждала: «Да, сестренка, именно так!» Это было очень мило, мы часто потом слушали эту запись вместе на старом бобинном магнитофоне.
Нам всегда было весело вместе, мы играли в невест и принцесс, наряжаясь в мамины наряды или в покрывала, представляя себя героинями различных сказок. Лето мы проводили в деревне, наслаждаясь природой: ловили кузнечиков и пытались их вырастить в домашних условиях, ловили лягушек с оранжевыми брюшками и пытались заставить их жить у себя под кроватью, кормили бездомных щенят и представляли, что однажды мама согласится, и они все перекочуют к нам домой. Целыми днями мы носились на велосипедах, пили парное молоко, купались в теплой реке, играя в разные игры. Наше детство было наполнено приключениями и радостью. Мне не нужно было искать подруг—у меня была сестра, которая была моим самым верным и интересным другом.
Но в 1981 году подружки уговорили нас поехать с ними вместе в пионерский лагерь в сосновом лесу под Киевом. Мама была против этой затеи, и мы не понимали почему. Мы продолжали ее уговаривать. Бабушка одной из подружек дала нам «молитву–заговор», при помощи которой мы могли помолиться и изменить решение родителей. Мы так и сделали. И внезапно папа принял судьбоносное решение и разрешил нам поехать в лагерь.
Как мы были счастливы! Мы могли провести время со своими подружками в новом и интересном месте! Время летело быстро, мы участвовали в разных мероприятиях, знакомились с другими детьми и почти не видели друг друга, хотя были в одном отряде. Однажды ночью я проснулась от шума—Оля сидела на кровати и тяжело дышала. Мне было 12, и я не понимала, что происходит. На следующий день ее забрали в изолятор. Я видела, что ее ноги опухли. Дети говорили, что это «слоновья» болезнь.
Мобильных телефонов не было. Связи с родителями не было. Я была уверена, что у врачей все под контролем, и Оля скоро поправится. «Наверное, это от свиных котлет»,—подумала я,—«ведь мама никогда такие не готовила».
Но, оказалось, что у Оли была врожденная аллергия на цветение сосны. И чем дольше она оставалась в сосновом лесу, тем хуже ей становилось. Мало кто из врачей в начале 80‑х вообще знал о том, что такое аллергия. Родителям сообщили, и мама забрала ее домой. Ночью ей стало плохо, она потеряла сознание, и скорая забрала ее в больницу. Но было уже слишком поздно. Она уже была в коме, из которой, не приходя в себя, ушла на Небеса.
Меня отвезли в деревню. Мне ничего не говорили. Через несколько дней бабушка молча повезла меня в Киев. Я ничего не спрашивала, она ничего не говорила. Я думаю, что она боялась говорить мне о том, что произошло, потому что не знала, как я отреагирую. Обычно я всегда реагировала очень эмоционально, и мама называла меня «плаксой».
Когда мы подходили к дому, я вдруг поняла, что повернув за угол, я увижу погребальные венки. Я отогнала эту мысль, но она назойливо приходила ко мне в голову. И тут—следующая мысль: «Мне нельзя плакать. Если я буду плакать, я еще больше расстрою маму, а ее нужно защищать и поддерживать». Поэтому я, «плакса», вообще не плакала на похоронах. Я вообще ни разу не заплакала. Видимо, поэтому, родители решили, что мне не жалко свою сестру, что я страшная черствая эгоистка. Они решили так, потому что мы о случившемся не говорили, и они не могли найти другого объяснения для моей реакции. Оля умерла 12 июня 1981 года, не дожив до своего 11-летия.
Лето закончилось, и, придя в школу, я увидела своих одноклассников, своих подружек. Они уже знали о произошедшем, но совершенно не знали как реагировать: «Говорить об Оле? Спрашивать? А вдруг Инга заплачет, что тогда делать?» Это то, что я читала в их растерянных лицах. И я сама не знала тогда, что мне делать: «Ходить с грустным лицом? Улыбаться? Делать вид, что ничего не произошло?» И я решила, что для всех будет проще, если я буду делать вид, что ничего не произошло.
В то время я вела дневник. В него я записывала произошедшие со мной события и свои чувства. Я помню, что я записала тогда в своем дневнике: «Странно. Я ничего не чувствую. Я знаю, что нужно смеяться, т. к. другие смеются, и я смеюсь, но мне грустно. Когда кому–то больно, мне его не жалко, я только делаю вид, что мне жалко. Но у меня нет чувств. Я как–будто актер, который играет чужую роль. Ужасно».
--- Конец ознакомительного фрагмента ---
Если Вам понравилось, Вы можете купить книгу целиком: